Форум » Архив » Пресса » Ответить
Пресса
Джули:
Ответов - 83, стр:
1 2 3 All
Джули: «Евгений Редько». Опубликовано: «Вечерний Волгоград» Евгений Редько - актёр, волгоградец, сыгравший главную мужскую роль в фильме ДураПо экранам страны триумфально шествует замечательный фильм «Дура», о котором мы уже писали. Для волгоградцев эта картина примечательна вдвойне — главную мужскую роль в нём сыграл наш земляк Евгений Редько, который предпочёл российской премьере в Москве в кинотеатре «Пушкинский» премьерный показ в родном городе в киноцентре «Пирамида». Мы, конечно, взяли у актёра интервью, которое и предлагаем вниманию своих читателей. Человек-театр Евгений — удивительный человек. Когда я его приглашал к нам в редакцию на интервью, то даже и предположить не мог, что оно столько продлится по времени. Актёр зашел к нам в три часа дня, а вышел только в восемь вечера! Евгения невероятно интересно слушать: он не только на самый простой вопрос ответит очень подробно, но и всё ещё изобразит в голосах и лицах. В итоге пять часов общения пролетели практически незаметно и превратились в театр одного актёра. Что из этого получилось, читайте ниже, жаль только, что газетная площадь не сможет вместить всего, о чем мы говорили с Евгением Редько. «В детстве дышал музыкой» — Как получилось, что вы родились в Кодыме Одесской области, ведь у вашей семьи волгоградские корни? — О, Кодыма. Там был консервный завод, где работала моя тётя. До сих пор помню огромное количество железных бочек, наполненных повидлом. А ещё яблочный сок с так называемой кремлевской линии. Это был просто напиток богов, даже самые лучшие соки, что сейчас у нас продаются, не такие. Вернёмся к факту моего рождения. Отец закончил мореходку в Батуми и получил направление в Измаил. Там познакомился с мамой, и они переехали в Мурманск. Представьте: Север, холод, общежитие, отец работает чуть ли не круглые сутки, какое там рожать! И мама поехала к родителям в Кодыму, где я и родился. У родителей осталась замечательная переписка того времени — это просто роман в письмах. В Мурманске я всё время болел. Мама привыкла, что у меня неровное дыхание, и ей всё время казалось, что я заболеваю. А дело было вот в чём: так как я мог слышать своё дыхание из-за больных лёгких и обожал музыку, то всё время дышал под музыку, даже если она не звучала, я что-то там импровизировал, чем приводил маму в ужас. Я-то этого не понимал, для меня это было естественно — дышать музыкой. И при первой же возможности родители переехали из Мурманска. Предложения у отца были всё время «космические»: Владивосток, Сахалин, Сирия, Иран и т.п. Как только появился Таллинн, мы сразу туда переехали, там я и пошёл в первый класс. — Это была середина 1960-х. Как тогда к русским в Эстонии относились? — Да нормально. Мы когда сюда приехали, нас тоже сразу стали расспрашивать, как там живется русским: «Страшно?». А мы никак не могли понять, о чём люди говорят. Хотя, конечно, если я с чем-то не сталкивался, это не значит, что этого не было. У меня не было там таких друзей, с кем бы мы ходили двор на двор, мне это было неинтересно. Мы жили в русском дворе, рядом были эстонские дома, как мы их называли, мы играли в казаки-разбойники и никто нас там не трогал. Я несколько раз снимался с Инарой Слуцкой — в «Посреднике», «Обаянии дьявола» и «Бесноватых». Когда ей предложили роль в «Обаянии дьявола», то она сразу спросила: «Я в фильме кто? Меня будут дублировать?» Режиссёр Владимир Потапов отвечает: «Нет, зачем, мне очень нравится твой голос». Инара опять спрашивает: «Значит, я у тебя латышка?» Ей нужно было чётко уяснить, почему её героиня находится в России: или она вышла замуж, или у неё были репрессированы родители (а у Инары родители и вправду репрессированы). Представляете, как всё сложно? Когда мы приехали в Волгоград, нас считали немцами, эстонцами и всё в таком духе. Здесь я пошел в 6-й класс. — В какой школе учились? — Школа находится у Волги, в Ворошиловском районе, тогда она называлась чертёжно-математической, — сто девятая школа. Нет, я не Пушкин, я другой — Вы ходили в драмкружок? — Это тогда называлось драмколлектив при ДК профсоюзов, вела его Калерия Алексеевна Фокина. Замечательный человек. Помню, я у неё спрашивал: «А кто-нибудь из вашей студии поступал в театральное училище?» Она отвечала, что да, учатся в разных местах. И я сказал такую фразу: «Очень уж хочется посмотреть, кто туда поступает». А она говорит: «Да такие, как ты, и поступают, не волнуйся». Этот её ответ меня тогда жутко испугал, так как я был не уверен в себе. — А какой это был класс? — Восьмой. Я тогда думал, правильно ли я выбираю. И это долго тянулось — до окончания школы. Хотя я не входил в костяк той студии. — В спектаклях были задействованы? — Да, первая моя роль была в спектакле «Свадьба с приданным». Там главный герой всё время ходил на свидания и для уверенности брал приятеля-гармониста. А так как я учился по классу баяна, то я ему на том же баяне и подыгрывал. Там ещё надо было два раза кивнуть, что-то ещё сделать. Роль с междометиями. Хотелось бы на это сейчас взглянуть (Смеётся). Ещё был спектакль «Пушкин» — несколько сцен из жизни и произведений поэта — А вы не Пушкина играли? — Да ну что вы! — А почему бы и нет? — Да, позже меня постоянно ассоциировали с Пушкиным. Помню, я покупал в Саратове пластинку, и ко мне подошел мужчина и спросил: «А вы не имеете отношение к театру?» Я так шуганулся от него. А он оказался педагогом. И говорит мне: «Вы до такой степени похожи на Пушкина, что если бы вы были актёром, то всё время бы его играли». — Удалось с тех пор сыграть Пушкина? — Вы знаете, нет. Всё время предлагают, но я не могу давать согласие, если точно не буду уверен, что у меня есть время. Вернемся к «Пушкину» волгоградских времен. Тогда я стоял за сценой и моя задача была — вовремя открыть занавес. Моя работа была отмечена (Улыбается). Ещё была такая пьеса «Старые друзья», в которой была моя первая роль со словами. И вот тогда появилось это ощущение, некий кайф, понимание, что тебе не только хочется заниматься актёрской профессией, но у тебя к этому есть некие возможности. К нам в студию приходил из драмтеатра человек и репетировал с нами. Я уже не помню, кто это был, но вид он имел особенный: длинные седые волосы, спадающие на плечи, неизменная веточка сирени, которой он обмахивался. Он выглядел так элегантно, что-то было даже от Вертинского. — Именно тогда и решили стать актёром? — Нет. Решение зрело постепенно. В Волгоградском ТЮЗе была раньше совершенно гениальная актриса Наталья Резанова. Меня как-то подвели к ней и сказали: «Вот мальчик, который хочет поступать в театральное училище». И она воскликнула: «Ах, какой хороший мальчик». И вот тогда я решился. Как говорится, доброе слово и кошке приятно. Позднее, когда я стал работать с большими режиссёрами, был поражен, как они деликатно, даже таинственно с тобой занимаются — хвалят за любое проявление, которое ведет к постижению профессии. Ведь постижение длится бесконечно, до старости, как только ты состоялся, то всё, идет какая-то лажа. Актёрская профессия необъятна ещё и в том, что нельзя сказать, как надо делать. Маска Луи де Фюнеса гениальна, но сердце его не выдержало, потому что он каждый раз должен был наполнять её новым, живым содержанием. Как Волгоград потерял педагога Евгений Редько - актёр, волгоградец, сыгравший главную мужскую роль в фильме Дура— Почему выбрали Саратов для поступления? — Обыкновенная история — поступал сразу во множество мест, был неподготовлен, ведь эта профессия требует вскармливания, отделения лишнего. Кстати, очень много людей поступали в московские театральные вузы и достигали успеха как раз после ростовских, саратовских и других училищ. Поступил не сразу, даже подавал документы в Волгоградский пединститут. Там получилась замечательная история. Так как я учился в математической школе, отец настоял, чтобы я поступал на физмат. И вот я иду с документами, вижу перед «педом» голову циклопа (бюст Серафимовичу. — Прим. авт.), ужасаюсь, захожу в вестибюль, спрашиваю, куда идти, и вдруг с ужасом вижу нашу учительницу по физике. Это была чудесная учительница по физике, но я у неё точно не знал предмета — я же занимался в драматической студии, бегал всё время в ТЮЗ, не пропускал там ни одного спектакля, читал театральные воспоминания, у меня было множество томиков про актёров. В книжном магазине Ворошиловского района для меня специально откладывали целые стопки книг. Какая физика?! Я витал в других сферах! Я развернулся на 180 градусов, вышел из «педа» и больше туда не вернулся. — В каких спектаклях играли, когда учились в Саратове? — У нашего курса были громкие спектакли в драматическом театре (наши педагоги был оттуда), когда спрашивали лишний билетик. Существовал знаменитый спектакль «Рок-н-ролл на рассвете» в театре имени Гоголя в Москве. Наш педагог Георгий Петрович Банников привёз оттуда пьесу. Сюжет там такой: студенты репетируют рок-оперу «Иисус Христос — суперзвезда». — Ведь тогда рок-н-ролл не в чести был? — Именно, поэтому это был такой бум. Мы должны были петь сами, и у нас начался усиленный вокал. Я пел арию Иисуса. Это был очень интересный спектакль. Помню, приезжал его посмотреть мой отец. И его приятель спросил меня: «Жень, разве можно играть на таком нервном накале? Или вы это специально для нас сделали?» Я был удивлен: нам в голову не приходило выбирать баланс нервного напряжения. Не попал к Фоменко… и стал актёром — После Саратова сразу в Москву? — Нет, я немножко посетил Волгоградский ТЮЗ — проработал здесь в 79-м году полгода. После чего меня забрали в армию — в стройбат. Именно в армии я смотрел Олимпиаду-80. Я помню своё потрясение: новое качество телевидения, репортажность, потрясающие кадры, сам стиль подачи. Я не такой уж спортивный человек, но после олимпиады чуть ли не поменять профессию хотелось. — Про стройбат ходят легенды, даже анекдот есть: «А это вообще звери, им даже оружие в руки не дают». — Оружие нам давали, я даже заведовал оружейкой. Но стреляли один раз — для показухи. Конечно, мало в стройбате не показалось. И если у нас не было «дедовщины», то была сильная межнациональная рознь. Судите сами: у нас в одной роте служили русские, чеченцы, узбеки, туркмены, армяне, грузины, эстонцы, латыши и т.д. Ночи иногда были просто страшные. Был такой случай. У нас формировалась бригада, куда попадать было нельзя. Мне сказали, что я должен просто слинять с глаз офицера. А представьте: стою на плацу, офицер, обещавший меня сгноить в бригаде, с меня глаз не спускает. Что делать? И тут разворачивается машина, у меня есть несколько секунд, чтобы забежать за угол, что я и делаю. И оказываюсь перед стеной высотой больше двух метров, которая усеяна битым стеклом. Медлить нельзя, ведь офицер сразу пойдет сюда, поэтому я просто перепрыгиваю эту стену. Это потом я заметил, что весь в крови, а когда перебирался через стену, даже боли не почувствовал. Естественно, когда кто-то узнал про мою театральную учёбу, то меня стали привлекать делать концерты. У нас организовался свой ансамбль: две гитары, ударник, мы даже в других частях выступали. — Быть актёром после стройбата не перехотелось? — Нет. Я вернулся в Волгоград, практически сразу поехал поступать в Москву и… устроился там работать транспортным рабочим, в качестве которого проработал больше семи лет. Поступил же в ГИТИС только через год — в 83-м году. С первого раза не получилось. Поступал к Петру Наумовичу Фоменко. После удачно пройденных трёх туров конкурса, когда надо было сдавать общеобразовательные предметы, выяснилось следующее: Пётр Наумович первый раз набирал курс и не отсеял нужное количество поступающих, отчего у него оказалось три лишних мальчика. И комиссия по баллам выбрала тройку, среди которой оказался и я. После Пётр Фоменко собрал нас всех… Я эту встречу очень хорошо помню, думаю, как и он. Наверное, Петр Наумович узнавал меня по спектаклям и кино, к примеру, когда мы привезли в театр Вахтангова спектакль Александровского драматического театра (Владимирская область) по сказке Гофмана «Золотой горшок» в постановке ученика Фоменко Алексея Чернобая, где я играл главную роль, Пётр Наумович зашёл перед началом, пожал мне руку и сказал: «Женя, спасибо вам за материал, который вышел в журнале «Экран и сцена». Это очень хорошо, потому что внятно, кратко, очень честно и умно». Мои коллеги просто дар речи потеряли после его визита. — Не жалеете, что не поступили к Петру Фоменко? — Трудно сказать. Неизвестно, как сложилась бы судьба. Ведь с его первого курса, на который я не поступил, почему-то сейчас в театре работают единицы. Это второй курс сразу стал тем знаменитым театром «Студия Петра Фоменко». Продолжение читайте через неделю. Личное дело Евгений Николаевич Редько. Театральные работы: Елисей («Пушкинские сказки»), Королева Тартальона («Зета»), Епиходов («Вишневый сад»), Лоренцаччо («Лоренцаччо» Мюссе), Фигаро («Севильский цирюльник»), Ансельм («Золотой горшок» Гофман) и другие. Снялся в полутора десятке картин, среди которых: «Среднее образование» (реж. Потапов), «Сестрички Леберти» (реж. Грамматиков), «Иван Федоров» (реж. Морозов), «Обаяние дьявола» (реж. Потапов), «Бесноватые» (реж. Сухорёбрый), «Дура» (реж. Коростышевский), «Русская» (реж. Мережко), «Андерсен» (Э. Рязанов). Александр ИваноFF
marina: И еще некий доброжелайтель, не подписывающийся, но периодически ищущий и оставляющий любопытную информацию на старом сайте, оставил любопытную ссылочку: http://www.volgograd.ru/info/?pub_id=61464
Джули: Евгений Редько: «На съёмках «Дуры» можно было чокнуться!» Автор: Материал предоставлен газетой «Неделя города», 01 августа 2005 Евгений РедькоНаш земляк Евгений Редько сыграл в идущем сейчас на киноэкранах фильме «Дура» главную мужскую роль. Евгений - театральный актёр (он служит в РАМТе - Российском академическом молодёжном театре), в кино снимается редко, но метко. На родину артист приезжает к родственникам, а в этом году его визит в родные пенаты совпал с общероссийской премьерой «Дуры», которую Евгений и представил волгоградцам. Перед показом актёр пообщался с немногочисленной пишущей братией. - Расскажите немного о себе: у вас волгоградские корни, а мы ничего об этом не знаем? - Я из Панфилово, это в Новоаннинском районе. Когда-то мои деды получили земли на Нижней Волге. Где-то тогда была чуть ли не Чёрная речка, чуть ли не деревня Бесово, и там до сих пор существует название Редькина балка. Уже никакой балки нет, но там был хутор в три избы, где жили мои деды, которых в своё время раскулачили: кого-то сослали на Соловки, кто-то бежал в Грузию, а основная часть осела в Панфилово. И отец мой из Новоанниского района, и родственники там сейчас живут, я к ним езжу, но, к сожалению, это удаётся не каждый год. Я приезжаю сюда немножко отдохнуть, попахать, устать, уже третий год нет отца, и я ощущаю бесконечный огромный груз семьи. - Как приняли «Дуру» на Московском кинофестивале, где состоялась премьера? - Я почувствовал, что фильм принимается очень хорошо. Что удивительно, даже людьми, которые пишут для кино в определённые издания. Как-то на «Кинотавре» я разговорился с журналисткой. Я её спрашиваю: «Почему вы не смотрите картину, ведь она очень интересная?» На что получил ответ: «А зачем? У меня есть трафарет, по которому я уже могу писать». «Это какая же скучная у вас профессия», - говорю ей я. А она отвечает: «Да». И вот этих людей фильм впечатлил. Ещё его хорошо приняли, что называется, рабочие лошадки от кино: директора, продюсеры, администраторы, прокатчики. Картина так начинает властвовать тобой, что ты ловишь себя на мысли: «Ой, я плачу». Причём несмотря на слёзы картина «не теряется»: там такой жесткий монтаж, что скучать просто некогда. - А на вас какое впечатление произвела готовая картина? - У меня было несколько периодов восприятия картины. Был отснят огромный материал, у всех актёров были полноценные роли, это не были эпизоды, оставшиеся в фильме. Но в окончательной версии «Дура» идёт меньше полутора часов, хотя изначально она была гораздо длиннее. Когда я смотрел первую копию, мне можно было сказать: «Тупой, откройся». Я не мог понять, где мои сцены, потрясающие планы. После фильма ко мне подошел один актёр и говорит: «Жень, ну чего ж ты тут не дотянул?». А я ему: «Я ещё как дотянул, что просто рыдал в кадре». Было обидно. Ведь кино иной раз идёт просто до крови, когда снимается большое количество дублей с разбиванием стекла, а это потом не входит в окончательную версию. Или мы снимали сцену на крыше. Был жуткий мороз, а мы были в достаточно лёгкой одежде и якобы пили водку. У меня рот от мороза почти не открывался - ведь снимали почти весь день. Мне после этого Буратино можно было играть без грима целую неделю. - На ваш взгляд, дебют Коростышевского как режиссёра удался? - Я бы не назвал его дебютантом. Он не после ВГИКа (Максим окончил в 1992 году актёрский факультет Щукинского училища. - Прим. авт.), не после режиссёрских курсов, это человек, который великолепно знает, что он хочет. И вот именно на фестивале, где была премьера, я вдруг увидел картину, к которой у меня нет замечаний и вопросов, абсолютно отпало вот это «Как же ты убрал мои сцены?». Максим сделал целостную картину, где все актёры на месте. Для дебютанта он слишком профессиональный человек. - А вы с Максимом были знакомы? - Нет, пришёл на пробы на общих основаниях. Пробовалось множество актёров разного возраста. Меня порекомендовали режиссёру как хорошего театрального актёра, он посмотрел мои фотографии и произнёс фразу, которая меня очень подкупила: «Дайте ему сценарий». Кстати, сценарий пробивали лет пять, никто не хотел снимать. Когда я его прочитал, то восторженно сказал: «Я хочу сниматься в каждой роли, даже не знаю, что выбрать». - Долго снимался фильм и какой у него был бюджет? - О, картина малобюджетная, даже не буду говорить, сколько она стоила. Снимали с конца октября до середины декабря - почти два месяца. Когда мне сказали о таких сроках, я просто рассмеялся: «Кто ж так быстро снимает!» Но так и получилось! Можно было просто чокнуться - каждый день с восьми утра до половины первого ночи. Зато результат - потрясающий. Трагикомедия «Дура» - это о нас с вами. Когда-то моя знакомая сказала: «А чем должно заниматься искусство, как ни нами, нашей любовью, нашими человеческими отношениями». Фильм Коростышевского как раз занимается именно этим. И замечательно, что волгоградцы могут увидеть «Дуру» в арт-зале - это когда в Москве закрывается Музей кино. Максим Сушинский. 01 августа 2005
Quatre: Джули, спасибо за замечательные интервью! Очень интересно было их перечитать!
Lidok: Стоппард возвращает нас к самим себе В минувшие выходные на Воробьевых горах прошел субботник: творческий коллектив РАМТа вместе со специально прибывшим для участия в этой акции английским драматургом Томом Стоппардом, очищали памятник Огареву и Герцену от граффити. Об этой акции, а также о работе над спектаклем по трилогии Стоппарда "Берег утопии", премьера которого состоится будущей весной, мы говорим с актером Евгением Редько. - Женя, расскажите, идея очистить памятник кому принадлежала? Что это была за акция, как к ней сам Том Стоппард отнесся? РЕДЬКО: Вообще все началось с выдающегося Тома Стоппарда, выдающегося мыслителя, писателя. У меня такое ощущения, что я вообще общаюсь с великим поэтом. - Он много общается во время репетиции с актерами? РЕДЬКО: Он уже приезжал несколько раз. У нас были уникальные репетиции, на которых он присутствовал. Конечно, он ничего не репетировал, не руководил. Но очень деликатно и тактично говорил свои впечатления. Искренность и правда Тома Стоппарда состоит в том, что он показал символы нашей страны, символы добра. Клятвы, которые давали на этом самом месте на Воробьевых горах у уникального института МГУ – все символ страны. Можно прийти туда и дать клятву, а не замазать эту клятву и осквернить ее. В юности я узнал слово «граффити» при очень странных обстоятельствах. Есть такое аргентинский писатель Картасар. У него есть потрясающий рассказ, который так и называется - «Граффити». Но там это понятие совершенно в другом. А не то, что мы сейчас наблюдаем на наших заборах. По понятию Картасара, это откровение, это признание, искренность, что-то исповедальное. Во-первых, это было красиво. Во-вторых, это было художественно. То есть люди становятся великими художниками, выдающимися поэтами, когда раскрываются в любви друг к другу. Это было для меня граффити. Когда мы сейчас произносим это слово, и я вижу то, что там было и что вообще происходит: любое пустое место можно обязательно осквернить и загадить. - Как надо быть безразличным к своей собственной судьбе, к истории, к знакам судьбы, чтобы пропустить такие великолепные сюжеты, связанные с именами Огарева, Герцена, Белинского и т.д. Собственно этим людям посвящена трилогия «Берег утопии» Тома Стоппарда. Какие вы выводы для себя сделали, работая над этим произведением? РЕДЬКО: Меня всегда волновала тема власти и поэта, власти и религии, о чем и пишет Стоппард в своих произведениях. Меня поразило, что мы очень поверхностны в своих якобы знаниях о персонажах, физиономии которых на каждой странице наших учебников. Если просто сказать, что Герцен – это революционер, для меня сейчас это уже кощунство. Он и мыслитель, и философ, и писатель, и поэт, и гражданин и т.д. Эта ограниченность и заданность жизни и понятия за каждой фамилией, которые вы назвали, меня поражает. О Белинском, о котором я сейчас узнаю, читаю – письма, статьи, отношение к людям, к друзьям – это просто невероятно. Такое ощущение, что хочется за каждым человеком менять фамилию. Потому что это не они, о которых мы не знаем уже. Вы сейчас еще не назвали Толстого, Тургенева – то есть фамилии, которые сейчас у нас крутятся в работе. Тот же Тургенев – это удивительное открытие. - Огромное количество персонажей в этом тексте. РЕДЬКО: Да, потому что это не только литература, не только философия , не только гражданские деятели. Но еще существует Германия, Англия, Франция. - Интересно, что именно Белинский стал персонажем, который дал импульс тому, чтобы эта пьеса вообще возникла. Я ведь в лучших случаях мы знаем о Белинском только то, что он был критиком. РЕДЬКО: Само слово «критик» - что-то серое, сухое, злое. - Белинский, что это за человек? РЕДЬКО: Хочется сказать то, о чем вы сейчас вспомнили. Что поразило Стоппарда, откуда вообще взялся Белинский, именно это поразило и меня. Занимаясь материалами, сэр Том Стоппард увидел такую фразу, что человек XIX века, писатель, критик, мыслитель смертельно болен. Он находится за границей на лечении, чтобы немножко отойти от той страны, от тех невзгод и бед, которые преследовали его в России. Когда ему дается возможность остаться там, просто продлить жизнь, этот больной человек говорит: «Нет, как я могу остаться здесь. Здесь то, чем я живу, без чего я вообще не могу прожить ни минуты, здесь никому не нужно. А там каждую мою статью будут встречать ранним утром очереди молодежи, студентов, и они будут это слово держать и жить с этим словом дальше». Будучи в Питере недавно, я начала мотать по этому городу , искать дверцу, куда он входил. Но, к сожалению, предметов в его доме уже никаких нет. Потому что мне никто не помог найти ни квартиру, ни музей. Но мне было достаточно постоять у этого дома. Мне нужно познать, что внутри у этого человека. - Есть ли какой-то вывод, который делает Стоппард и вы вместе с ним? РЕДЬКО: Смысл не в ответе, а в правильно поставленном вопросе. Пьеса «Берег утопии» в самом названии заключает вопрос, очень точно поставленный. Утопия – это не глупость. Если мы вспомним знаменитые романы, это тоже искреннее желание подарить хотя бы какой-то приблизительный план действий, обращенный к людям, возвратить им понятия, что роскошь человеческого общения – это главный смысл их жития-бытия. - Стоппард говорил, что хотел сделать пьесу в чеховском ключе, где эти токи общения самые важные? Но персонажей стало так много, что чеховская камерная драматургия не выдерживала этого напора. РЕДЬКО: Для меня чеховская драматургия никогда не была камерной, потому что часть какого-то общества или семья – это какая-то картинка, через которую можно увидеть все, что происходит в стране. Мы Чехова очень часто вспоминаем на репетициях. Из-за правды, из-за комичности ситуаций. В этом смысле это чеховская пьеса. - А для Стоппарда персонажи "Берега утопии" скорее объекты восхищенного внимания или критики? РЕДЬКО: Это вопрос к Тому Стоппарду. Когда-то эти имена хвалили, потом все было с точностью до наоборот. Для меня и для всех нас это не имеет значения. Не хочется брать то, как относились те или иные власти к этим людям, как они замусорили мозги населению. Для нас живые люди, их отношения, их мысли – самое главное, чтобы они оказались живыми, не плакатными. - Думаю, что этот спектакль станет едва ли не единственным за многие годы, который касается корней русской общественной и философской жизни. Прекрасный драматург Туманного Альбиона привозит нам эту идею. Мне кажется, что это говорит о кризисе нашей драматургии и вообще всякой мысли художественной. РЕДЬКО: Для меня всегда было радостно само открытие, сама красота, а потом уже – кто сделал, из какой страны это приехало. Мы с вами говорим сегодня об этом, и я слышу , как мы заражены. Стоппард возвращает нас к самим себе. http://www.radiomayak.ru/tvp.html?id=22303&cid=
Anidari: Как интересно.)) Спасибо.
Lidok: премия "Чайка"
badlerka: Lidok , ух ты.. какая интересная фотография))) фотограф - мастер.))
Lidok: badlerka фотограф вообще гений )) такой кадр заснять ))
Джули: В журнале ТВ7 можно почитать о театральной премии ЧАЙКА. По Стс обещают показать 27 января. Фото с сайта http://mim-by-aldonin.nm.ru/
ИГЛА: Ждем,ждем.
Джули: Latvijas Presse Рига — территория любви Таковой ее считает актер Евгений Редько, человек, влюбленный в Балтию [29.01.2007] Фигаро в спектакле РАМТа "Севильский цирюльник" (фото М.Савичевой). В конце минувшего года престижной театральной премии "Чайка" удостоился известный московский актер Евгений РЕДЬКО. Рижане знают его по гастрольному спектаклю режиссера Сергея Алдонина "Мастер и Маргарита", где он сыграл Воланда. Предлагаем вам интервью, которое новый лауреат дал специально для Телеграфа. "Самоубийцу" поставил Атос — Прежде всего поздравляем вас с "Чайкой". Вы ожидали этой награды? — Не только не ожидал, но и поначалу был удивлен, а потом "вспомнил" и сказал себе: да это было хорошо, а в некоторых местах даже здорово. Сам момент награждения меня взволновал настолько, что даже если бы обдумал, что сказать, не смог бы вспомнить, и начал "молоть напрямую правду — сиюминутную", которая как бы всегда только для своих, а не для празднично-гламурно-развлекательного веселого зала. — Вы получили "Чайку" за роль Аристарха Доминиковича в спектакле "Самоубийца". Его поставил Вениамин Смехов — тот самый Атос... — Встреча с Вениамином Борисовичем, наверное, для меня знаковая... Я очень поверхностно был знаком с этой пьесой и вообще с творчеством Эрдмана. Для меня это открытие планеты. Причем я говорю это и о самом Смехове. Да-да! Мы репетировали эту пьесу как поэтическое произведение. Главное, что получилось в этой роли, — сочетание острого рисунка характера с подлинностью серьезных мыслей и переживаний. Кино со Слуцкой — Ваши отношения с кино? — Они складываются не столь интересно, значимо и плодотворно, как хотелось бы и как стоило бы. Кстати, в двух фильмах я снимался с актрисой из Риги Инарой Слуцкой. И очень этим горд. Это были интересные времена... И путешествия, и познания в фильмах "Посредник", "Обаяние дьявола" Владимира Потапова и "Бесноватые" Владимира Сухореброго. — Одна из последних ваших ролей в кино — это Саша Мушкин в фильме "Дура". Фильм замечательный, для вдумчивого зрителя. Ваши впечатления о своей работе в нем? — Может быть, это тема для большого разговора. И может, мы встретимся с вами вместе с исполнительницей главной роли Оксаной Коростышевской, и это будет и интереснее, и важнее. Мне как-то очень трепетно всегда разделять этот путь по фильму (съемки, премьеры, фестивали, встречи, зрительские судьбы) с Оксаной. — Самый памятный подарок от поклонников? — Помню все. И дорожу ими. И стихами. И рукотворными. И настоящими собственными произведениями искусства. Нацинальность — балтийский влюбленный — Спектакль "Мастер и Маргарита" по Булгакову , где вы играли Воланда, привозили в Ригу в прошлом году. Какие воспоминание и впечатления остались о нашем городе? — Ригу я знаю давно. Я вырос в Прибалтике. В первый класс пошел в Таллине, потом семья уехала в Волгоград. В Риге бывал очень часто. Любил рвануть просто на выходные, естественно, до закрытия границ. Мне очень грустно... Бесконечно... Многое связывало и связывает с этой "территорией моей любви". Мне близки и эта природа, и города, и селенья, и взморье, и реки, и люди. Мне нравятся языки, общение, культура в самом обширном понимании этого слова. Но!.. С некоторых конкретных пор я чувствую себя здесь чужим. Просто это было моим домом... — Удалось ли вам побывать в Юрмале? — О, да! Юрмала для меня — это когда идешь в сторону моря сквозь лес и перед последним подъемом вдруг останавливаешься... Перед тем как его увидеть, просто стоишь... Просто им дышишь... — Что бы вы сказали о рижанках? — Это при встрече. Скажу им самим... — Ваши пожелания Риге и рижанам? — У нас с вами начинаются новые "открытия Америк" друг в друге. Давайте не останавливаться и не внимать провокациям наверху. Это говорю вам я — по нации балтийский влюбленный. ДОСЬЕ Редько Евгений Николаевич — заслуженный артист России. С 1988 г. работает в Российском академическом молодежном театре (РАМТ). Недавно стал лауреатом престижной российской театральной премии "Чайка-2006" в номинации "Улыбка М" за роль Аристарха Доминиковича в спектакле РАМТа "Самоубийца" (2006). Снимается в кино, наверняка зрители запомнили его Сашу Мушкина из очень хорошего фильма "Дура".
Quatre: Джули, за интервью спасибо огромное!
Lidok: Джули ЙЕС!!!!!! спасибо, что выложила!!!
Lidok: Церемония вручения театральной премии "Чайка".
Lidok:
Настена: Lidok Классные фотки, пасибки
Domianna: “Дом Актера” № 3 март – апрель 2007 Герой и Лицедей В театре всегда особо ценилась в актере верность и преданность стенам, дому. Сегодня, когда так много соблазнов антрепризой, сериалами, проектами, эти качества особенно в цене. Евгений Редько может служить примером того, как сосредоточенно, несуетно служит РАМТу, где им сыграны самые разные роли. Об этом широком диапазоне актерских возможностей, способности к подлинному перевоплощению, как в комедии, так и в драме, размышляет молодой критик. Если закрыть глаза и вообразить рыцарей из средневековых французских легенд, венецианских или флорентийских юношей с полотен эпохи Возрождения, героев Гете или Шиллера, сквозь все эти лица отчетливо проступит облик Евгения Редько. Казалось бы, внешние данные должны были закрепить за актером амплуа романтического героя, злодея или героя-неврастеника, тем самым надолго обеспечив его обширным репертуаром: от Жадова и Самозванца до Треплева и Зилова (не говоря уже о западной драматургии!). Однако творческий путь Е. Редько оказался гораздо более извилистым и менее предсказуемым: после его дипломной работы (ГИТИС, курс А. Бородина) в спектакле “Приключения Гогенштауфена” (1987) стала очевидной другая сторона его актерской индивидуальности — способность создания острохарактерных образов. Склонность актера к яркой форме на какое-то время затмила возможности, связанные с его “героической” фактурой, и многократно использовалась режиссерами. В зрительской памяти оставались в основном фарсовые интермедии в его исполнении (мистеры ААА, ИИИ, ЫЫЫ из “Марсианских хроник, 1999).Однако в лучших спектаклях становилось очевидным умение Евгения Редько балансировать на тонкой грани, отделяющей театр — от шоу; грани, которую можно назвать высокой клоунадой. Так, Аристарх Доминикович (“Самоубийца”, 2006) предстает перед зрителем не просто типажом, но фигурой одновременно трагической и комической, временами почти зловещей. В роли, построенной на эксцентрике, торжестве пластики и динамичных переходах от жесткого гротеска к откровенной буффонаде, актеру удалось создать характер персонажа без использования грубого шаржа. А о гоцциевской королеве Тартальоне (“Зеленая птичка”, 1997) в прессе писали, что “такой персонаж вызвал бы одобрение и самого безумно требовательного Евгения Багратионовича Вахтангова...”. Еще в студенческих “Приключениях Гогенштауфена” проявилась любовь актера к фантазиям и изобретательству, заметная в последующих работах Редько. Способность к созданию объемных образов в любой, даже незначительной роли вызывает восхищение. Актеру достаточно одной реплики, интонации, жеста, другого локального “сценического повода”, чтобы силами собственного воображения, буквально из ничего “вылепить” яркий запоминающийся персонаж, с внятной историей и выпуклым характером — вторым планом, о котором автор и не помышлял, отводя своему персонажу второстепенное место. Из “жеста” рождались и пластикой “говорящего тела” утверждались Дьявол с мехами (“Любовь к трем апельсинам”, 1988) и эрдмановский Аристарх Доминикович. Лейтмотивом же чеховского Епиходова актер, кажется, избрал реплику Шарлотты Ивановны: “Ты, Епиходов, очень умный человек и очень страшный”. В этом “Вишневом саде” (2004) именно ум героя становится причиной его трагедии. Шут от природы, он появляется на сцене добрым светлым “недотепой”. Однако наступает момент, когда шутовство становится препятствием. Поначалу Епиходов еще пытается что-то предпринять, чтобы хоть как-то соответствовать новому идеалу Дуняши (бесформенное пальто сменяется элегантным белым костюмом, добродушие — серьезностью; бессвязные реплики с новыми интонациями начинают казаться полными скрытого жесткого остроумия). Но она, увлеченная лакеем-франтом, не замечает изменений. Для нее Епиходов — прежний, домашний клоун. Однако клоун больше не желает быть клоуном, но в то же время осознает, что не быть им, выглядеть обычным человеком он не может. Потому и решает сделать шутовство своей постоянной маской. Новый смысл обретают последние слова (“теперь я знаю, что мне делать с моим револьвером”) — застрелиться этот Семен Пантелеевич, конечно, не застрелится, но в некотором смысле покончит с собой — на сцене прежний Епиходов уже не появится. В следующей картине лицо его страшно, мимика неестественна, жутковата игра глазами и парадоксально спокоен голос. Епиходов откровенно театрален, играет реакции, которые от него ждет собеседник, но — жирными мазками, шаржированно, укрупненно. Постоянно играть озлобленного на весь мир шута — испытание не из легких. И к последнему действию Епиходов окончательно ожесточается. Напряженный, сутулый, насупленный, с мрачным взглядом исподлобья, бросаемым по углам, черной птицей кружит он по дому. Как некая темная мрачная сила, не зависящая от воли людской; как рок или фатум, сгубивший этих милых добрых людей …Но подобная роль слишком значительна для озлобленного, заигравшегося шута. Совсем не той фигурой, что хотел, останется Епиходов в памяти. Не Черным Шутом, режиссером жизни мелких, не оценивших его людишек, а жалким фигляром, нашедшим доброго господина, готового бросить ему кусок хлеба (управление купленным имением)… И вот Епиходов — наводящий прежде своим видом почти мистический ужас — раболепно обмахивает полями шляпы брюки и ботинки господина Лопахина, словно послушный пес, следует за ним по пятам… Или это новая игра?.. К счастью, буффонада, эксцентрика и гротеск не стали единственными красками в актерской палитре Евгения Редько. Наступил момент, когда актер получил возможность вернуться к своему “исконному” амплуа и, уже больше доверяясь автору, чем собственной фантазии (благо персонажи из второстепенных стали центральными), воплотил на разных сценах и Юшу Цыплунова — почти героя-неврастеника (“Богатые невесты”, 1993), и рыцаря Бертрана из красивой средневековой легенды (“Принцесса Греза”, 1996), и романтического героя — простака и поэта Ансельма (“Золотой горшок”, 1998)… Наверное, единственной ролью, способной примирить столь разные грани таланта актера и объединить искрящееся весельем лицедейство с героикой (отдельными ее чертами), могла стать роль Фигаро — неунывающего поэта-неудачника. Однако спектакль (“Севильский цирюльник”, 2000), решенный в карнавально-игровой форме, не оставил лирике и философии ни малейшего шанса пробиться на сцену, отчего образ Фигаро, несомненно, должен был пострадать… Не пострадал. Слишком схожи были темпераменты героя и исполнителя. Для них обоих яркая театральная форма, постоянное погружение в игровую стихию естественны, как воздух. С их появлением на сцене словно повышался накал и “градус” спектакля, менялась его скорость, и Бомарше пришлось вновь смириться с мыслью, что “три четверти успеха и торжества достались на долю мошенника-актера”!.. Блестящее остроумие и вездесущность — два качества, которые стали определяющими для Фигаро Евгения Редько. Его Фигаро — единственный, кто подхватывает и отыгрывает каждую реплику (не только те, что предназначены для этого автором), каждый намек собеседника, порой так их интерпретируя, что сам пугается получившегося смысла (чего стоит только чтение им письма, брошенного Розиной графу, или диалог с Розиной о достоинствах и недостатках Линдора). Гибкость и пластика цирюльника в спектакле, казалось, не знали предела: он способен был залезть в любое окно или люк, крошечную щель, пролезть в которую было в принципе невозможно. Редько Фигаро был весел и задирист, но порой во взгляде проявлялась усталость от навязанной роли, от глупости и медлительности тех, чьи дела он устраивал. Он терпел все нападки, остроумно отражал их, но иногда — не выдерживал. В нем просыпалась дремавшая, заглушаемая до времени Гордость, и тогда со словами “ищите себе обезьяну с руками” и размеренностью движений английского дворецкого медленно и с достоинством подходил к люку, не торопясь, разжимал пальцы, наблюдал, как падает бритвенный прибор, столь же медленно и с тем же достоинством разворачивался и готовился покинуть эту “клиентуру”… После “Севильского цирюльника” шла подготовка к спектаклю “Лоренцаччо” (2001). И потому закономерным кажется появление именно такого Фигаро, одержимого безумным весельем, фонтанирующего энергией. Актер, словно специально, все философские и лирические размышления и настроения своего цирюльника оставлял в стороне, словно “придерживая” их для следующего образа. Казалось, через Фигаро он выплескивал из себя всю радость, все счастье, все полноту жизни — до последней капли, чтобы прийти к первой сцене “Лоренцаччо” столь же внутренне опустошенным, каким появляется в ней сам Лоренцо Медичи… Во французской традиции создания этого образа было два направления: женщины-актрисы (до середины XX века именно им доверяли играть героя) создавали более всего Лоренцаччо и менее всего — Лоренцо; среди мужчин-актеров картина была обратной. В Лоренцо Медичи, каким являл его Евгений Редько, было даже не две ипостаси. Двойственностью собственного существования болен был один лишь Лоренцо, маска же Лоренцаччо распадалась на тысячи личин, тысячи зеркальных кусочков, которые герой — подобно герою, попавшему в Магический театр, — уже не мог собрать воедино. Зато самому актеру непостижимым образом это удавалось: на сцене никогда не было только Лоренцаччо или только Лоренцо — за одним обязательно проступали очертания другого. …Играть человека, играющего роль человека, который, в свою очередь, играет множество людей… Лоренцо не понимал, как мог сохранить рассудок Брут, столь долго претворяющийся помешанным. Как смог Евгений Редько, одну за другой меняющий маски на лице лицедея Лоренцаччо, сохранить подобную цельность образа Лоренцо? Всю страстность, боль, каждый нерв этой мятущейся натуры, сжигаемой постоянным внутренним огнем, раздираемой противоречиями, какие, кажется, не в силах вынести человек… Жив Лоренцо одним стремлением к мести. Cтрасть настолько сильна в нем, что одна только мысль об убийстве зажигает дьявольски-веселым огнем глаза. Одна репетиция убийства (фехтование со Скоронконколо) придает его анемичным движениям живость. Но всплеск жизни приводит его к состоянию бредовой восторженности, затем — к полной опустошенности. Гремучая смесь злости и раздражения с мрачной удовлетворенностью и циничной иронией вдруг прорвется в судорожном, иступленном смехе человека, не умеющего смеяться… “Только побежденный может быть человеком с сердцем и умом”, — писал Альфред де Мюссе. Когда осознав, что не в состоянии снять с себя маску, Лоренцо признал себя побежденным Лоренцаччо и со спокойной улыбкой пошел на смерть, маска сама слетела с него. Слетела, навсегда оставив в памяти зрителей не образ порочного убийцы, а “человека с сердцем и умом” — Ренцо, “чья юность была зарей восходящего светила”… Спектаклем “Лоренцаччо” уходящий век словно прощался с романтикой, оставляя нас один на один со временем без героя. Актер, тем временем, прощался с Героями (“родное” амплуа вновь уходило), которые “истончались” на наших глазах. И если Ганя (“Идиот”, 2004) еще был “травестией” Лоренцо и “обыкновенным человеком” (в жадовском смысле), то шут Епиходов начинал вновь “разворачивать” Евгения Редько к характерным и нуждающимся в фантазийном наполнении ролям, приведя его через выразительную отточенную зарисовку образа Диксона (“Инь и Ян”, 2005) к зловещему гротеску Аристарха Доминиковича. По слова Мейерхольда, “актер, играющий умирающего Гамлета или Бориса Годунова, должен трепетать от радости. Его артистический подъем даст ему тот внутренний вольтаж, то напряжение, которое заставит светиться все его краски”. На лучших спектаклях Евгения Редько этот свет ощущается почти физически. Анастасия Иванова
Domianna: “Дом Актера” № 3 март – апрель 2007 Евгений Редько: — Существует ли для Вас проблема перехода к возрастным ролям? — Пока, видимо, нет. В РАМТе был спектакль — “Марсианские хроники”, где мне пришлось сыграть нескольких людей, очень разных по возрасту: и юного человека, и очень взрослого, и человека без возраста — Марсианина. Вопрос о трудности возрастного перехода не возникал. Известно, что труднее всего “попасть” в живого, реального человека с его характером, жизненным грузом. Груз — не от прожитых лет, а от нахлынувших проблем, от трагедии или — от радости. В институте играл Скупого, у которого с возрастом — как известно — были “серьезные проблемы”. В те же годы играл мальчишку в спектакле американцев “Том Сойер”. Играл очень долго, три поколения студентов моего мастера сменились в спектакле (а это 12 лет!) Я попробовал намекнуть, что пора бы наметить на эту роль кого-нибудь с нового курса, чем очень удивил своего мастера. Он сказал: “Знаешь, мне в голову не приходило, все на твоем фоне смотрятся взрослыми дядями”. Некая “разновозрастная” история у меня происходит постоянно. Например, играл не просто старую — престарелую королеву Тартальоне в “Зеленой птичке”, из нее буквально сыпался песок, но ей хотелось доказать, что она все еще молода и красива (в этом — зерно роли). Одновременно нужно было играть 93-летнего Жильнормана в “Отверженных”. Играл — и получал удовольствие от материала, от рисунка роли, который мне оставил великий актер Михаил Андросов. Страшно интересно было понять, попасть в капилляры возраста роли! Параллельно — в городе Александрове — играл студентика Ансельма в “Золотом горшке” по Гофману. Уже не мальчик был, а попадал в капилляры юности, задора, удивления, искренности. Там же, в Александрове, работал в спектакле по Бергману, где за полтора часа мой персонаж проживал несколько десятилетий супружеской жизни… Поэтому вопрос о проблеме и трудностях возрастного перехода — пока не ко мне. — Любите ли Вы цирк, клоунаду? Не хотелось ли поработать с кем-нибудь из людей этой профессии? — Вопрос о цирке, тема цирка периодически сопровождают меня и в интервью, и в личных беседах. Искусство цирка — высочайший взлет человеческого дара, таланта, смелости. Сотворчество с людьми этой — как бы другой — профессии, такой синтез был бы очень интересен, очень. Меня обвиняют в том, что я иногда на сцене устраиваю цирк, на что народный артист России Юльен Балмусов говорит: “Ты понимаешь, в этом неосознанная высшая похвала артисту. Артистом-то может быть всякий, а клоуны — редкое качество…”. Клоуном быть не хочу — работаю актером. Но, тем не менее, артист Леонид Енгибаров был клоуном, высочайшая у него была профессия. И какой был артист, какой человечище в этом сочетании! — Кто ваши кумиры? — Не очень понимаю это слово, просто с интересом отношусь ко многим и ко многому. У меня существуют свои связи. Знаете, как на небе — чертят соединения звезд, а получаются — созвездия. Вот эти созвездия для меня зримы, ощутимы, важны. Актриса Маргарита Куприянова, режиссер Феликс Берман, невероятный актер Михаил Андросов. Эта тема, вообще, без слов, без комментариев, здесь столько личного. Сегодня есть и такие, кто не помнит, забыл или делает вид, что до него никого и ничего не было. Не говорю, что мы должны все время оборачиваться на прошлое? Однако мне кажется, то, что было до нас, то будет и впереди. Вечная взаимосвязь, вечная общность. — Какова роль поэзии в репертуаре детского театра? — Разговоры с поэтами (под поэтами подразумеваю, конечно, не только пишущих в рифму), как с живыми людьми — удивительная вещь. Одна из самых точных, уникальных пьес для театра детства, отрочества и юности — “Синяя птица” Метерлинка Она, в какой-то степени, — Библия театра детского! Там говорится, что было до тебя, и что — еще не рождено. Какая удивительно реальная связь! Жаль, что моя идея постановки не была реализована, я говорил — это один из спектаклей становления, без которых юность чего-то не получает. “Синяя птица”, где так говорится о вечности, и о твоей ценности, и о ценности мироздания, ценности самого старого человека, сегодня живущего, — ведь он также молод, как и ты, только что пришедший на сказку. Это удивительно мудрое соединение, удивительная смысловая тонкость… Или, например, “Романтики” Ростана — еще один неуловимый процесс, который происходит в юности. Или до этого — Сэлинджер, “Над пропастью во ржи”. Сколько можно интересного открывать! У нас ушла тема детского, тема ответственности перед детским театром. Театром, без которого потом вырастает поголовное, простите, быдло. Все, что могло и должно быть направлено на образование, на подрастающее поколение (и искусство играет в этом не последнюю роль), все переведено — в алчность. Доступным — в самом высоком смысле слова — должно быть искусство для юности, для детей. А как оно может быть доступным, если сейчас из всего, что бы ты ни делал, ты должен вытащить, прежде всего, огромные барыши. Выросло уже несколько поколений абсолютно тупых организаторов змия денежного. Пресеклась традиция передачи воспитания таких режиссеров, руководителей, творческих открывателей этого мира — мира детства языком театра. Это очень редкая профессия… “Богу угодно все, что бескорыстно”, — говорил священник в великом произведении Ростана “Принцесса Греза”. Даже если это — не истина, то — много тому подтверждений. Великое множество… Анастасия Иванова
Lidok:
Irisska: Lidok Фотки с Чайки - супер!!! Вижу их уже не первый раз, но всё равно наслаждаюсь Спасибо!!!
Quatre: Irisska, да что-то не похоже, что это с Чайки. )
Irisska: Quatre а я не про последнюю, а про предыдущие Но последняя тоже, по-моему, оттуда...
Юлия-театралка: Domianna спасибо за интервью.
Джули: Не помню, было ли это интервью, на всякий случай выложу Белинский с английским акцентом Автор: Александр Иванов, 29 августа 2006 г. Артист Евгений Редько не так широко известен, как постоянные жители телевизора, ибо он не снимается в сериалах и громких попсовых кинопроектах. Однако как театральный актёр в Москве он весьма популярен — почти двадцать лет он играет на сцене РАМТа (Российского академического молодёжного театра), а также участвует в независимых театральных постановках (на его счету, к примеру, роль Воланда в спектакле Сергея Алдонина «Мастер и Маргарита»). Последняя на сегодняшний момент роль Редько в кино — Саша в фильме «Дура», который регулярно крутят по центральным каналам. На родину, в Волгоград, Евгений приезжает обычно летом — здесь живут его мама, сестра, племянницы. Несмотря на свою занятость домашними делами, артист Евгений Редько уделил мне немного времени. Человек из лавы Мы прогуливаемся с Евгением Редько по центру города — никто из волгоградцев не узнаёт артиста, поэтому первый вопрос задаю насчёт популярности: — В родном городе на улицах совсем не узнают? — Нет, я же не мелькаю всё время по телевизору. — А в Москве? — В Москве да, узнают, особенно в районе РАМТа. Интересно стали узнавать после фильма «Дура» Оксану Коростышевскую (исполнительницу главной роли. — Прим. авт.). Человек видит Оксану, узнаёт знакомое лицо, останавливается, пытается вспомнить фамилию, а когда это не получается, то спрашивает: «Извините, вы — дура?». Представляете, как поначалу Оксана сильно пугалась? Мы находимся в районе Предмостной площади, и я спрашиваю Евгения, видел ли он памятник Пушкина. — Пушкина? Нет, — удивлённо отвечает мой собеседник. И я веду его к невообразимому творению рук человеческих, на котором даже надписи нет — каждый должен узнать Александра Сергеевича сам, что сделать, надо сказать, весьма проблематично. — Человек из лавы — такова первая реакция Евгения на увиденный памятник, после чего я рассказываю ему историю его установки. Мы идём в сторону Аллеи Героев и рассуждаем, что Волгоград меняется, может, даже становится в центре чище, но зато теряет своё своеобразие. В подтверждение слов вспоминаем почивший в бозе центральный гастроном «Минск». — Ведь он же было прямо-таки достопримечательностью Волгограда — центральный гастроном, где можно было купить любую еду отличного качества, — восклицает Евгений. — Такое не в каждом городе встретишь. Помню, знакомый голландец, приехав в Волгоград, просто ходил туда за незнакомыми ощущениями: он, например, не мог понять, как это можно выбрать товар только посредством продавщицы, и не получить его сразу, а сначала выстоять очередь в кассу, а потом за ним вернуться. Проходим мимо медицинского университета, и Евгений опять поражается очередному волгоградскому памятнику, рассмотрев скульптурную композицию перед этим вузом со всех сторон. — Я извиняюсь, а что это? — Это памятник медикам. Насколько я понимаю, это сердце, а посередине — кардиограмма. Наконец мы присаживаемся в летнем кафе и может беседовать без отвлечения на необычные для нового человека достопримечательности Волгограда. В Россию, на «Берег Утопии» — Евгений, расскажите об уникальном проекте с вашим участием, о котором недавно трубила вся центральная пресса — Вы о постановке пьесы Стоппарда? В РАМТе намечается спектакль по пьесе Тома Стоппарда (знаменитейшего английского драматурга, сценариста, обладателя премии «Оскар» за сценарий к фильму «Влюблённый Шекспир» и многих других премий. — Прим. авт.) «Берег Утопии». Действительно, это будет уникальный проект: пьеса Стоппарда представляет из себя трилогию, каждая часть которой, «Кораблекрушение», «Путешествие» и «Спасение», будет идти отдельным спектаклем (английский драматург написал «Берег Утопии» в 2001 году, и впервые пьеса была поставлена в лондонским Королевским национальным театром в 2002 году. — Прим. авт.). — О чём пьеса? — О России первой половины XIX века. Если пытаться о ней рассказывать, то получится что-то наподобие статей из школьных учебников литературы советских времён. Трилогия «Берег Утопии» — это об общественной русской мысли, о прогрессивных движениях, о демократических терзаниях русских писателей и мыслителей того времени. Первые две части уже репетируются в РАМТе, несколько сцен из них уже видел Том Стоппард, который специально для этого недавно приезжал в Россию. — Том Стоппард рассказывал подробности английского спектакля? — Он рассказывал Бородину (художественному руководителю РАМТа и постановщику спектакля), а тот нам. «Берег утопии» шёл в лондонском театре целый день: зрители смотрели первую часть, потом был антракт, вторая часть, антракт и третья часть. И были аншлаги (всего это составляло 12 часов времени. — Прим. авт.). Я видел фотографии того спектакля — очень интересные лица актёров, многие из них известны не только в Англии. — В РАМТе тоже будет трёхчастный спектакль, который нужно будет смотреть целый день? — Об этом пока рано говорить. У Бородина уже есть опыт спектакля на два вечера — «Отверженные» по Гюго. Причём сначала на «Отверженных» продавался один билет на два спектакля, а затем зритель уже мог купить отдельный билет на каждый из спектаклей. — Кого вы там играете? — Тоже пока не хотел бы об этом говорить, потому что слишком всё это серьёзно (на самом деле на официальном сайте РАМТа уже есть информация о распределении ролей, из которой можно узнать, что Евгений Редько играет Белинского. — Прим. авт.). Один из моих любимых актёров, Валентин Гафт, говорит, что это некая передача энергии — говорить о роли, которая только репетируется. Когда всё будет готово, можно будет и говорить. — Тогда давайте вернёмся к Тому Стоппарду. Вы вместе с ним, большой группой из РАМТа и журналистами ездили в имение Бакунина в селе Прямухино Тверской области. — Это удивительно, но именно от господина Стоппарда мы узнали, что в России есть место, где до сих пор чтут и изучают труды знаменитого мыслителя и философа Михаила Бакунина. Когда Стоппард приехал во второй раз, он предложил съездить в знаменитое Прямухинское имение отца Михаила Бакунина Александра Бакунина. В этом месте были практически все: и Лев Толстой, и Тургенев, Белинский, и Станкевич, и Герцен и многие другие. И это так было удивительно, что фантастический, удивительный, неуловимый, непредсказуемый выдающий человек, писатель и мыслитель Том Стоппард открывает нам, русским, нашу историю. Причём некоторые его фразы и вопросы были неоднозначными. Например, он может спросить: «А вам знаком Огарёв?». Казалось бы, мы все в школе что-то проходили, но именно что-то, и вопрос Стоппарда не такой простой и наивный, как кажется на первый взгляд. Он постоянно сталкивается с русскими, которые не знают или путают подобные фамилии. А вы знаете, что на вступительных экзаменах в вузы, на этих компьютерных тестах, невозможно правильно ответить на некоторые вопросы? Например, вопрос «Кто такой Герцен?» предполагает ответ не «писатель мыслитель, философ», а «революционер». — Ну да, декабристы разбудили Герцена и т.д. — Так что свою историю, не самую далёкую, мы не знаем. В селе Прямухино мы познакомились с удивительным человеком по фамилии Корнилов, хранителем музея Бакунина. Выяснилось, что он тоже, причём достаточно давно, написал свою пьесу о том же периоде и тех же людях, что и Том Стоппард. И тоже в трёх частях! Корнилов немного ревниво отнёсся к появлению Стоппарда в Прямухино. Представьте, человек всю жизнь профессионально занимается историей русской культуры позапрошлого века, а тут иностранец написал об этом пьесу. — Каким вам показался Стоппард? — Он очень естественный. Я вообще ценю естественность, смешную или трагическую, в человеке. — Что-то кроме пьесы Стоппарда в театре репетируете? — Не хочется говорить о репетициях — если уж началась работа, то это рождение чего-то нового, а рождению нельзя мешать. Зритель, пусть даже просвещённый, должен быть на и после премьеры, даже на прогонах ему лучше не быть. Что такое сериал? — Вы не очень много снимаетесь в кино. Есть режиссёры, у которых бы вы хотели сыграть? — Когда я смотрю какой-нибудь фильм, то могу себе сказать: «С подобным материалом было бы интересно поработать». Но фильм-то уже снят, значит, данный режиссёр будет делать что-то другое, и это может не совпасть. Хотя иногда хочется работать с этим режиссёром и этой командой, даже если тебе не всё до конца нравится. Честность к профессии, честность к своему выходу на сцену или перед камерой подкупает. Сейчас очень много халтуры, неуважительного отношения к профессии. Помню, как после проб фильма «На помощь, братцы», где мы играли с гениальнейшим Георгием Францевичем Милляром, он первый из актёров, пробующихся на роль царя, подошёл ко мне, человеку, играющему камердинера, пожал мне руку и поблагодарил за партнёрство и за очень хорошую (уже!) работу. Это же тоже была работа! Это сейчас мы ходим на кастинги и нам ничего не платят. - А раньше платили? — Конечно, платили! Почему все получают за рабочий день, а актёр не должен? Возвращаясь к благодарности Милляра, скажу, что это входит в профессию артиста, будь то режиссёр, оператор или кто-то другой. Все должно работать на то, что потом окажется в кадре. Вот это профессионализм. А не всё то, что сейчас называется профессионализмом — хамство, жлобство, пустота, выдаваемая за занятость, понты. — Прямо рисуете портрет многих наших звёзд шоу-бизнеса. А ещё «профессионалы» бесконечно снимаются в сериалах. Одна актриса сказала в ответ на вопрос, почему она так много снимается в сериалах: «Так сейчас время такое — все снимаются в сериалах». Вот вы не снимаетесь. Плохо к «мылу» относитесь? — Я сериалы так определяю: экранное время в паузах между рекламой. Сериал в большинстве случаев — это не художественное произведение. Это отработка денег: кому-то нужно наварить, заработать и т.д. — Но ведь люди в массе это смотрят. Не было бы рейтингов — не было бы рекламы — не снимали бы сериалы. — Ориентироваться на всех не имеет смысла. «Все всегда делают плохо», — говорила Марина Цветаева. Я ей доверяю. Все могут проголосовать за кого-нибудь мерзавца. Они что, не видели, какой он человек? Есть хороший пример. Жил на свете такой старец, к нему со всей России и не только приезжали огромные толпы на благословение. Одна из постоянных паломниц привела с собой некоего господина N., рассказала старцу, что у этого господина на днях должны свершиться очень важные дела, и попросила его благословить. И этот старец, посмотрев на приведённого, воскликнул: «Так он же вор!». Вот что говорит один человек. А что говорят все… Все и центральные каналы телевидения смотрят, где лишь иногда что-то художественное промелькнёт. Нужно же отделять фальшивку от истинных ценностей. В советское время мы же понимали, что нам выдают официозную ложь. — Тогда было проще — идеология пёрла отовсюду и её сразу было видно. Сейчас идеологии нет, а рекламно-жвачный продукт многих очень даже устраивает. — Происходит одурманивание, вследствие которого человек будет делать свой выбор, ориентируясь на внешний вид и мечтая о недостижимо красивой жизни. В тех же сериалах постоянно говорят о всякой ерунде. Опять вспоминается Милляр. Когда мы ехали с Георгием Францевичем на первый съёмочный день, он мне в машине говорит: «Женечка, покажите мне нашу сцену». Я достаю сценарий, там у нас сплошной диалог. Георгий Францевич смотрит и удивлённо спрашивает: «И вот это всё нам надо говорить? Опять трепотня». Кино — это возникновение слова, интересно, что с человеком происходит до произнесения слова. Я абсолютно не против фантастических диалогов Тарантино в «Бешеных псах» или «Криминальном чтиве», но иногда хочется просто смотреть на лицо человека. Фото Марины Савичевой и автора. На фото: Евгений Редько и Том Стоппард в с. Прямухино. Евгений Редько в Волгограде.
Джули:
Holly: Вот обнаружила вчера статью из нового "Театрала":
Наташа: Holly, спасибо!!!!
Наташа: Облазила вчера все киоски и журнальные развалы по дороге домой - нигде нет этого журнала!!! Населению не нужно театральное искусство, увы. Вот киоски и не закупают этот журнал. Обидно!!
Гость: Наташа если говорить про обычные киоски, то этот журнал точно продают в метро на общем выходе с Пушкинской и Тверской у эскалаторов, потом в автоматических киосках во многих бывает.. но вчера еще нигде не было)) ну, и в театрах, конечно)))
полная версия страницы